Фельдмаршал не щадил трудов своих. Но не щадил и слов для восхваления трудов своих. Золотой дождь уже просыпался на него, и в звоне золота чудилась ему фортуна трубящая: “Слава Миниху, вечная слава!” Почуяв железную хватку Остермана, он еще крепче сколачивал дружбу с Биреном… Ему, Миниху, постель с Биреном не делить, потому и дружили пламенно, чтобы сообща под Остермана копать… Один перед другим монетами древними хвастали.
— А вот, граф, — сказал однажды Миних, в ладонях серебром темным брякнув. — Такой монеты у вас в “минц-кабинете” не найдется. Монета Золотой Орды времен ужасных для России! И называется “денга”, что в переводе с татарского значит “звенящая”… Ну как? Завидуете?
Глаза Бирена, до этого скушные, оживились.
— Да, — ответил, — у меня такой нет… Продайте, маршал!
— Никогда! — отказался Миних. — А вот еще одно сокровище: монета тмутараканского князя Олега Михаилы, и здесь вы зрите надпись таковую: “Господи, помози Михаиле”… Сей раритет есть у меня и.., в Риге у врача Шенда Бех Кристодемуса.
— Кристодемус? Вот как? — удивился Бирен, хмыкнув… Так они дружили. Но Рейнгольд Левенвольде пришел от Остермана и предупредил:
— Вы бойтесь Миниха, придет черный день, и тогда… Началась “щекотка”. Бирен сомневался: кому верить?
— Хорошо, — сказал он, взвинченный. — Я найду способы, чтобы узнать истину благородной дружбы… Не клеветэ ли это?
Саксонцы при дворе русском, как и голштинцы, издавна были людьми своими. Иоганн Лефорт, прощаясь, успокоил Линара:
— Скоро и вы, граф, станете здесь своим человеком… Мориц Линар проследил, как лакеи шнуруют “mantelsack" с вещами Лефорта: меха и сереброг, посуда и ковры, опять меха, меха, меха… Линар напряженно зевнул, ему было тоскливо. Чадя, горели свечи в канделябрах. Был поздний час — пора ложиться спать. Линар прошел в спальню, где лакей расстилал для него постель.
— А веселые дома с доступными женщинами существуют ли в Петербурге? — спросил его Линар (очень ко всему внимательный).
— Да, — прошептал лакей, невольно бледнея.
— Ты.., подкуплен? — спросил его посол невозмутимо, как о вещи обычной, которой не стоит удивляться.
— Да, — сознался лакей мгновенно.
— Кем же?
— Только госпожой Адеркас… Клянусь, только ею! Линар не сделал ему никакого замечания. “А почему бы мне, — он думал, — не стать при Анне Леопольдовне таким же фаворитом, как Бирен при Анне Иоанновне? Допустим, отцом русского царя я не буду. Но любовник матери царя русского… О, тогда карьера моя обеспечена!"
— Одевайся, — наказал он лакею. — Ты станешь на запятки моей кареты, будешь показывать дорогу… Едем сразу! Двери отворила сама госпожа Адеркас.
— О мужчины! — сказала она. — Как вы жестоки… Линар небрежно сбросил плащ, подбитый пунцовым шелком:
— Мадам! Я вас вспомнил… Не вы ли содержали в Дрездене веселый театр, где актрисы играли главным образом с глазу на глаз за скромную плату?
— Я не настаиваю, чтобы вы помнили о моем прошлом, граф. Я согласна и сейчас на плату самую скромную, если…
— Но играть-то будете не вы, — ответил ей Линар. И вот темная, жарко протопленная комната. И вот девочка-принцесса, ради которой он и пришел сюда.
— Ваше высочество, — заявил Линар с порога, — я готов рыцарски служить вам. Итак, я весь у ваших ног.
В эту ночь саксонский дипломат опередил законного жениха. Того самого, что прибыл из Вены с важным заданием: зачать принцессе русского царя. Худая и плаксивая девочка, тихо всхлипывая, заснула в эту ночь на плече своего любовника…
— Госпожа Адеркас, — сказал Линар под утро. — Я молчу о вашем прошлом несчастии. А вы будете молчать о моем настоящем счастии… Денег я за это с вас не беру! Но, как человек благородный и воспитанный, я не привык и давать своих денег кому-либо…
— Кто там стучит? — спросил Кристодемус. — Дверь философа не закрывается. Если ты нищ и бос, то входи смело…
Ворвались солдаты, засунули врачу кляп в рот, замкнули ноги и руки в кандалы. Офицер рылся в комнатах, разбрасывая книги. Со звоном лопнула реторта с газом.
— О подлый Бирен, — простонал Кристодемус… Коллекцию древних монет сунули в мешок. А в другой мешок завернули Кристодемуса. Два мешка бросили в карету, задернули окна ширмами, повезли куда-то… Везли, везли, везли. Через несколько дней в кабинет к Бирену втащили тяжелый мешок с монетами, и алчно блеснули завидущие глаза графа.
— О-о, — сказал Бирен, — такого я не видывал даже у Миниха! Теперь мой “минц-кабинет” будет самым полным в Европе.
— Ваше сиятельство, — склонился Ушаков, — там, на дворе, остался в коляске еще мешок.., с Иваном, родства не помнящим!
Речь шла о враче Кристодемусе.
— Пусть этот скряга, — распорядился Бирен, — отправляется вслед за Генрихом Фиком, пусть возят и возят его по стране пушных зверей… — Бирен задумался.
— Возить.., а сколько лет? — спросил Ушаков.
— Пока я жив, — четко ответил Бирен.
…Под ровный стук копыт убегали в небытие долгие годы!
Наестся меч мой мяс от тела…
Вас. Тредиаковский
Армия Ласси безнадежно застряла под Гданском: с одной стороны — мужество жителей и крепкие стены фортов, с другой — нищая, полураздетая армия солдат, не имевших горячего варева и припасов. Голыми руками крепости не возьмешь! Отшумели дожди осенние, с моря вдруг рвануло метелью — подступила зима. Русские солдаты остались зимовать в открытом поле, а защитники Гданска, отвоевав день, шли по домам, где их ждал хороший ужин с музыкой и танцами… Миних еще осенью предсказывал: